Долго втыкала на сей англицизм в русской транскрипции от акари. Покраснела литсом от напряжения, перекосилась моском и написала раскас.

Коммунальная квартира

Дверь в квартиру номер 6 выглядела простой и добротной. Девушка, стоявшая возле двери, вздохнула, набираясь смелости, и нажала на кнопку звонка. Прислушалась. Было тихо. Через пару минут раздался шум канализации, щелкнул замок, и в дверном проеме появилась унылая женщина лет тридцати в свитере крупной вязки и с книжкой подмышкой.

— А, новенькая, — кинула она равнодушно, и ушла куда-то в темноту огромного коридора, приговаривая, — Я тут пять лет живу, а они всё шастают и шастают.

Новенькая застыла посреди прихожей.

— Здравствуйте, я тут новенькая, — тихо сказала она в тишину, и шагнула вглубь коридора, по обеим сторонам которого виднелись разные двери: красивые и не очень, где-то приоткрытые, какие-то запертые наглухо так, что казалось, будто бы и нет там никого.

Вдруг откуда-то раздалось громогласное:

— Пидаррррасы! Дура законченнаяааа! — и в конце коридора распахнулась дверь. Из комнаты выкатилась инвалидная коляска, везущая на себе иссушенного старца. Старец докатил коляску до одной из дверей, прикнопил к ней листок. Новенькая поспешила туда. Надпись на листке гласила: «Ты зачем брата убил?». Дверь с листком приоткрылась, в проем высунулась рука свёрнутая в кукиш, голос из-за двери прошепелявил:

— Тебя, Дэбила, слусать смисно, — Новенькая успела разглядеть постеры с Арнольдом Шварцнеггером на стенах комнаты, прежде, чем дверь захлопнулась.

Вдруг, как по команде, все двери в коридоре распахнулись, и жильцы коммуналки кучно, но молча, хлынули в коридор. Снова появился старец в инвалидной коляске, и Новенькая успела разглядеть, что на нем надеты растянутая тельняшка и трусы с надписью: «Я — русский». Старец заговорил, и Новенькая едва разбирала в его перемежающейся матом речи что-то про Столыпина, дур, Америку и Трампа. Вслед за старцем вышла дородная пергидрольная блондинка в футболке с белоголовым орланом и звездно-полосатым флагом на груди и в лосинах:

— Да, ладно тебе Данила, пойдем. Самогонка греется, — и словно бы в подтверждение помахала у носа Данилы двумя замутненными гранеными стаканами.

Тут из толпы отделилась еще одна блондинка с нездоровым цветом лица и в полиэстеровом халате с драконами. Наговорила бессодержательно и сложно, изредка разбаваляя англо-японскую речь суржиком, закурила сигарету, пыхнув Даниле в лицо. Постучалась в дверь, откуда не так давно высунулся кукиш. Кукиш не заставил себя ждать. В этот раз он выглядел не столь агрессивным. Голос из-за двери шепелявил про Дэбилу. Нездоровая блондинка заискивала.

Новенькой показалось, что она уяснила политику этого общежития и вздохнула было с облегчением. Как-никак, а жить ей тут придется. Как вдруг толпа выплюнула мальчика лет шести в красных трусах, на которых от руки масляной краской было старательно выведено «Армани». Следом выбежала рыхлая неухоженная тетка, одергивая перекосившиеся трусы на мальчике:

— Пирдожок, не ходи туда, простудишься, — квохтала она, рыская глазами по соседям, а не обронил ли каждый из них что-то неосторожное.

— А что это за имя смешное? — хотела было спросить Новенькая, как Пирдожок пукнул раскатисто и расхохотался.

Рыхлая тетка удалилась, ведя за руку Пирдожка, квохча, какие таблеточки красивые сегодня ему доктор прописал. Мимо Новенькой прошмыгнуло патлатое нечто, вертухаясь задом, оставляя следы челябинской эктоплазмы. Следом за ним прокатился колобок, припевая: «А нам всё равно». Данила выкрикнул: «Сало». Промчалась собака, лая и подбирая всё, что ей на пути попадется, обнюхивая дверные косяки и поднимая лапу, помечая некоторые… Толпа схлынула.

Новенькая встряхнула головой: «Ну, надо же, что только от страха не привидится», — как снова коридор заполнился  толпой и выкриками:

— Берни! Берни! Он вернулся, — экзальтировала толпа.

— Что еще за Берни? — спросила Новенькая.

— Берни — это Берни,  — рыхлая тетка подгребла Пирдожка и чмокнула его в затылок, посветлев лицом.

Блондинка в драконах тоже оживилась, предвкушая.

Пергидрольная дородная, прихлебывая самогон, пояснила:

— Он, как нюхнет, так шоу устраивает. Так и прозвали: Бернард Шоу. Или просто Берни.

Новенькая, наплевав на всё, что было этой толпе важно, пошла по коридору. И где-то позади нее стихала, по мере ее удаления, толпа. А впереди, между тем, забрезжил свет. Где каждый ткал полотно своих неиспорченных  толпою ковров. Вплетая, кто стразики, кто цветы, кто фото, кто вязь бесхитростных слов…